Читаем с Grazia: Что есть правда?

Послушайте.

Мы склонны считать правду настолько безусловной, определенной, абсолютной, что не думаем, будто она может меняться или эволюционировать, как, скажем, меняются стандарты красоты, правила этикета, модные тенденции или способы ухаживания за понравившимся человек. Но, пожалуй, один из самых интересных аспектов правды — это насколько сильно менялась ее суть с течением времени. Те, кто изучает риторику, не могут не заметить этого явления. Сегодня правда разговаривает намеками, как когда-то викторианская девушка платками, хотя раньше она, подобно прогрессивным барышням, была напористой и высказывалась прямо.

Эту разницу можно заметить на конкретных примерах. Как правило, сегодня правда — это понятие, существующее в рамках языка. То есть мы используем язык, говоря либо то, что соответствует действительности, либо то, что не соответствует ей. Когда я говорю: «Мой кофе остывает», — я использую язык для описания чашки кофе, стоящей на моем столе; утверждение является правдой, если кофе остывает, и ложно, если нет. Таким образом, категории правдивости и ложности отражают аспект использования языка для описания мира в данных категориях. В итоге для нас:

Так было не всегда. На самом деле современное представление о правде не было таковым для обычного человека, жившего в Древней Греции до V в. до н. э.

Хотя правда для древних греков также жила в речи и языке, устный язык до появления письменности не функционировал как средство отображения мира. Скорее он открывал определенные аспекты этого мира для восприятия человека или скрывал их от него. Если я рассказываю вам о своем кофе, я обращаю на него ваше внимание. Вероятно, вы вообще не заметили бы мой кофе, если бы я не заговорила о нем. По сути, для вас он мог бы и не существовать. Мои слова о нем — это то, что открывает его для вашего восприятия, что дает ему возможность войти в ваше сознание. Такой была правда. А если я вообще не говорю о своем кофе или рассказываю о чем-то другом, чтобы вы не заметили мою чашку, можно сказать, я скрываю ее от вас. В итоге для древних греков:

Сегодня мы считаем правду и ложь антонимами. Но они стали противоположностями после Платона. Для греков до Платона «правдивое и скрытое» и «точное и ложное» были безусловной парой противоположностей в языке. Именно письменность впервые выдвинула идею о том, что верное описание мира является функцией языка. Таким образом, произошло «смещение», и правда стала противоположностью лжи.

Чтобы понять, как и почему это произошло, сначала нужно понять, что до появления и распространения письменности и грамотности люди использовали язык по-другому. В ранней греческой культуре люди говорили запоминающимися, шаблонными и повторяющимися фразами, чтобы информация легко усваивалась и запоминалась. Эта традиция не совсем потеряна для нас сегодня. Моя бабушка, выросшая в бедном и относительно неграмотном городке в сельской местности юго-восточного штата Южная Каролина в начале XX в., все еще сохраняла в своем разговорном репертуаре некоторые из языковых формул, имеющих форму таких поговорок, как «штопай дыру, пока невелика», «тише едешь — дальше будешь», «лучше синица в руке, чем журавль в небе», «не выплескивай ребенка вместе с водой» и т. д. Эпическая поэтическая традиция (например, поэмы «Одиссея» и «Илиада» Гомера) сохраняла древнюю мудрость и прописные истины: историю, обычаи, этику и социальные кодексы. Ахилл был не просто Ахиллом, а «храбрейшим Ахиллом», потому что воплощал само представление общества о храбрости. Одиссей был не просто Одиссеем, а «мудрым Одиссеем», потому что был воплощением сообразительности и житейской мудрости. Не только автор эпической поэмы, но и культура в целом были заинтересованы в повторении общепринятой мудрости и, по словам критика риторики Уолтера Дж. Онга, в том, чтобы «снова и снова произносить то, что изучалось в поте лица веками». В таком контексте было бы очень рискованно говорить что-то другое, играть с языком или вводить новшества, потому что терялись бы знания, которые кропотливо собирались от столетия к столетию. Это было бы равносильно уничтожению самой мысли или знания об Ахилле. Он стал бы просто еще одним «неизвестным героем». Новые истории, конечно, можно было вплести в старые, но даже лучшие поэты не могли выразить все нужное сразу. Устное творчество копило истории разумно, медленно и прежде всего с глубочайшим почтением.

Люди, не умеющие писать, совершенно по-другому воспринимали язык (в отличие от грамотных). Неграмотные слушатели сопереживали рассказывающим и эмоционально присутствовали в истории. Чувство единения, рожденное общим восприятием звука, возникало у говорящих и слушающих. Звук исходит из тела одного человека и входит в тело другого; сознания говорящих и слушающих вовлечены в общий физический речевой акт. Следовательно, слова обладали огромной властью над аудиторией. Как описывает Онг, в устных культурах, где слова существуют исключительно как звуки, «без всякой опоры на какой-либо визуально воспринимаемый текст и без осознания даже возможности существования такого текста, восприятие речи глубоко проникает в человеческое ощущение реальности».

До повсеместного распространения грамотности слушатели были заворожены магией поэтического языка, и слушание таких поэтов, как Гомер, вводило людей в состояние почти транса. Это было «полное погружение в эмоциональное и телесное сопереживание».

Это было похоже на сексуальное возбуждение или физическое влечение. Грань между сексуальной стимуляцией и эйфорией от слов была очень тонкой для древних людей.

Поэзии было крайне важно оказывать такое физическое воздействие на слушателей, потому что она отвечала за сохранение всей культуры: ее законов, обычаев и истории. Работа языка заключалась в том, чтобы околдовывать людей. Общество строилось на этом. Правда должна быть прямой и напористой.

Появление письменности резко изменило ситуацию. Хотя люди в Греции знали о письме уже несколько сотен лет и примерно с VIII в. до н. э. в стране было несколько грамотных писцов, не так много людей умели читать и писать до V в. до н. э., когда быстрое процветание Афин привело к стремительному распространению грамотности. Ко времени жизни и творчества Платона в конце V — начале IV в. грамотность и письмо прочно вошли в употребление. Грамотность изменила отношение людей к языку, а значит, к правде.

С распространением письменности поэзия больше не несла тяжелое бремя сохранения знаний целой культуры. Вместо того чтобы поддаваться чарам мерного и неторопливого стихотворного ритма поэм Гомера в исполнении профессионального сказителя, греки времен Платона умели читать их сами. Они могли абстрагироваться от устного исполнения и изучать не только то, что было сказано, но и то, как это было записано. Они могли оценить язык поэмы. Развернув папирусный свиток, они могли указать на конкретные строки поэмы, которые вызывали у них чувство умиления, и начать строить гипотезы о том, как и почему язык произвел такой эффект. В двух словах это и есть риторика. Риторика родилась в то же время, когда появилось новое понимание правды. Она перестала действовать напористо и начала ронять носовые платочки, словно викторианская скромница.

Кажется вполне логичным, что письменность и грамотность заставляют людей думать о языке, а значит и правде, как о способе описания и обозначения мира. В таких языках, как греческий, и других индоевропейских языках письменные символы визуально представляют устные звуки. Как только письменность получила широкое распространение, язык, который всегда жил исключительно в устной речи и произносимых звуках, стал восприниматься как знаковый и репрезентативный. Если до появления грамотности люди, возможно, интуитивно чувствовали, что язык относится к миру, то после распространения грамотности у них появилась четкая теория, объясняющая, как язык связан с миром. Они придумали существительные для обозначения предметов и глаголы для обозначения действий. Но это было только начало. Как только язык начал соотноситься с восприятием мира, стало возможным думать о правде как о презентативной и символической. Благодаря письменности язык стал пониматься как визуализация звука. Письменность утвердила идею, что правда — это верное высказывание средствами языка. Случилась революция понимания правды.

С практической точки зрения это означает, что те повседневные идеи о правде, в которые мы по умолчанию верим, не являются естественными или врожденными. Скорее они исторически развивались в ответ на новое понимание языка. И это не произошло само по себе. Отнюдь! Эта новая модель правды — та самая модель, которую мы носим в себе сегодня, — возникла потому, что Платон буквально изобрел ее. И хотите верьте, хотите нет, он сделал это по явно политическим причинам.