Баленсиага рассматривал одежду снаружи, но конструировал ее изнутри, поэтому самое интересное в его работах — именно то, что ускользает от глаз. Чтобы добиться совершенства, к которому он всегда стремился, Баленсиага не скупился на трюки, словно фокусник, вытаскивающий кролика из шляпы. Под его юбками-баллонами, к примеру, находились нижняя юбка и еще один слой из шелка, которые помогали создать объем. В некоторых жакетах он прятал сзади несколько свинцовых кружочков для красивой посадки. В других вещах в область бедра он подставлял подушечки. И, как я уже упоминала, Баленсиага действительно был помешан на совершенстве рукавов, до такой степени, что он мог даже вырвать их из готово го изделия, если замечал хоть малейший изъян. «Он считал, что рукав должен прилегать к телу, быть его естественным продолжением и ниспадать свободно, без единого дефекта. Рукав должен был быть достаточно гибким, чтобы позволить движение, но не тянуть за собой весь силуэт. Рука должна иметь возможность скользить естественно. Это одновременно и эстетический поиск, и техническая задача», — резюмирует куратор музея Па мела Голбин. Она также добавляет, что маэстро «посвятил всю свою жизнь поиску технических решений в высокой моде, которую он вывел на высший уровень благодаря упрощению кроя, ставшего впоследствии легендарным».
Читаем с Grazia: как творил Кристобаль Баленсиага
Одно из самых знаменитых открытий Баленсиаги состояло в том, что он оставил пространство между тканью и телом женщины, чтобы она не чувствовала себя как в плену. «Любая клиентка Balenciaga сказала бы вам, что не она несла на себе платье, а само платье ее несло. Его одежда имела сложную внутреннюю структуру, но отвечала основной цели его постоянной работы — комфорту. И мне кажется, что та лояльность, которую на протяжении всей его жизни демонстрировали его клиентки, свидетельствует о том, что он достиг своей цели: красоты без необходимости отказываться от комфорта», — объясняет мне Элой Мартинес де Ла Пера, кура тор модных выставок и покровитель Фонда Balenciaga (а также человек, которого я про сто обожаю слушать), пока мы пьем кофе за мраморным столиком в мадридском кафе La Duquesita. В своей докторской диссертации, посвященной маэстро, исследователь Ана Бальда объясняет то же самое в очень поэтичной манере: «Его платья задумывались как обитель для тела. Подобно тому, как дом должен быть комфортным для жильцов, Баленсиага считал, что его одежда должна быть удобной и адаптироваться к жизни его клиенток». Вот почему в одной из своих самых знаменитых цитат Диана Вриланд говорила, что, когда в помещение входила женщина, одетая в Balenciaga, все другие просто пере ставали существовать.
Я побеседовала с французским дизайне ром Стефаном Ролланом, который особенно известен в СМИ по своим коллекциям, что демонстрировала прекрасная испанская топ-модель Ньевес Альварес. Роллан признается мне, что работа баска стала для него своего рода компасом, который всегда возвращает его на север. «В начале моей карьеры мне выпала возможность познакомиться с Мари-Андре Жув. Она предоставила мне доступ ко всем архивам Кристобаля Баленсиаги, спрятанным в подвале частного особняка. Для меня эти архивы стали настоящим откровением», — рассказывает он мне. Я спрашиваю Роллана, использует ли он в настоящее время одну из техник Баленсиаги, и он полушутя отвечает, при бегая к небольшой хитрости: «Я вшиваю органзу по краям, чтобы они не рвались». Затем он добавляет: «Если говорить серьезно, именно его философия находит у меня отклик и направляет мои шаги. В мину ты сомнений я погружаюсь в его историю, и это, странным образом, помогает мне найти самого себя».
Записав размышления Стефана Роллана, я отправляюсь на поиски успешного испанского дизайнера, который также сможет рассказать мне о влиянии гения из Гетарии. Мне удается пробраться в мадридское ателье нашего самого известного кутюрье: Лоренцо Каприле. Поначалу он говорит о Баленсиаге весьма неохотно, потому что считает, что журналисты уделяют ему слишком много внимания, в то время как другие его современники, такие как Педро Родригес или Флора Вильяреаль, канули в лету. Но потихоньку лед между нами тает, Каприле выкуривает одну сигарету за другой, и в конце концов наша беседа затягивается на два часа. Мы сидим в ателье одни, друг напротив друга, в крохотном кабинете, где есть холодильник с бутылками воды, на пробках которых на печатана знаменитая фраза, приписываемая Пикассо: «Плохие художники копируют. Хорошие — крадут».
«Баленсиага был помешан на технике. Мне кажется, его величайшим вкладом стало архитектурное видение моды. Он был мастером объема, — рассказывает мне Каприле. — Он обладал потрясающим даром кроя. Он позволил ткани говорить. Именно это я и пытаюсь объяснить сегодня в школах дизайна: вы не можете приготовить пиццу с ангулас, потому что ингредиенты абсолютно друг другу не подходят. Точно так же необходимо уважать кусок атласа, у которого есть свой собственный язык. Навязать ткань невозможно, вы должны позволить материалу самому создать костюм». В любом случае, Лоренцо настаивает на том, что Баленсиага не был изобретателем моды, потому что он сам черпал идеи у своих предшественников: «Приехав в Париж, он учился, покупая лека ла у великих творцов того времени, напри мер у Мадам Вионне, которая была великой революционеркой кроя XX века. Он набрался опыта, воспроизводя и адаптируя к своим клиентам эти лекала, изученные во Франции».
Я прошу моего собеседника рассказать мне, каким, по его мнению, был самый важный этап в жизни Баленсиаги с креативной точки зрения. «Они все были важны, — отвечает он. — Лично мне очень нравится первый этап, самый исторический, вдохновленный испанскими традициями, с его гагатовой вышивкой, сочетанием коричневого и черного, его любовью к кружеву... Правда в том, что стиль Баленсиаги развивался очень медленно и линейно. Есть коллекции, в которых мы встречаемся все с той же идеей, тысячу раз переформулированной».
Каприле взял в руки иголку в детстве, примерно в том же возрасте, что и знаменитый гипускоанец. В его случае он дебютировал с пеналом для хранения ручек, выполненным из джинсовой ткани. «Я уже начал думать, что никогда не смогу пришить на него молнию», — вспоминает он, смеясь. Я прощаюсь с дизайнером под звон его телефонов и сообщений от команды: одна инфлюенсер хочет заказать ему вечернее платье на мероприятие, невеста звонит ему, чтобы узнать подробности о своем платье, кто-то поздравляет его с наградой, которую ему только что вручила Академия исполнительских искусств, испанское телевидение спрашивает, в кото ром часу он приедет на съемочную площадку для участия в одной из самых популярных программ... Надо же, насколько это безумие отличается от монашеской атмосферы, которая, согласна хроникам того времени, характеризовала ателье Кристобаля. «Сегодня просто невозможно оставаться в тени, единственный, кому это удалось, — Мартин Маржела. Баленсиага обладал привилегией, потому что жил в эпоху, когда соцсети еще не изобрели», — говорит мне Каприле, который после тридцати лет на острие моды меч тает о том, чтобы посвятить свободное время исключительно распространению своих знаний о моде, об именах, которые мы почитаем, но также и о тех, кто несправедливо остается в тени.