Француженка Лу Дуайон о том, почему поет на английском, а читать хочет по-русски
Лу 36 лет, и она родилась в особенной семье. Мать – актриса и икона стиля Джейн Биркин, отец – режиссер Жак Дуайон, а сестра – Шарлотта Генсбур. При этом девушка ведет себя максимально просто: перед началом нашей парижской съемки она, не дожидаясь появления своего агента, сразу же знакомится со всеми членами команды, широко улыбается, шутит и мгновенно переходит на ты. Актриса театра и кино – вы наверняка видели Лу в романтических фильмах «Целуй кого хочешь» или в «Слишком много (мало) любви» – модель, обожаемая Жан-Полем Готье, Карлом Лагерфельдом и Томом Фордом, певица и иллю- стратор. Она долго пыталась найти себя и свое призвание, пока к 30 годам музыка не помогла ей обрести голос. Ее первый альбом Places спродюсировал певец Этьен Дао, друг семьи, который и подтолкнул Лу к тому, чтобы она попробовала петь профессионально. Пластинка принесла Дуай- он мгновенный успех – неожиданный не только для широкой публики, но и для нее самой. Альбом получил номинацию на французскую «Грэмми», премию Victoires de la Musique, а Лу признали луч- шей исполнительницей 2013 года. С тех пор наша героиня пишет музыку не останавливаясь: в 2015-м записала в Монреале свою вторую пластинку Lay Low, которая тоже была отмечена критиками, причем не только во Франции, но за рубежом. А этом феврале Дуайон выпустила долгожданный третий альбом Soliloquy.
«Музыка была в моей жизни, сколько себя помню. В детстве мы с папой вместе слушали пластинки Леонарда Коэна, Нила Янга и Боба Дилана, а в юности я научилась игре на гитаре и стала подбирать мелодии и слова к ним. Но у меня ушло немало времени на то, чтобы научиться принимать критику и бороться за свое дело. В кино всегда можно спрятаться за спину режиссера – в музыке же стоишь сама за себя. Это же я композитор и исполнитель. Мои песни могут не нравиться, и это риск. Вообще музыка – это парадоксальное искусство: мы пишем ее в одиночестве для себя, но нам хочется, чтобы ее слушали другие». Когда я спрашиваю Лу, как к ее музыкальной карьере относятся члены ее необычной семьи, она небреж- но бросает: «Даже и не знаю! Да и не то чтобы меня это волновало. Я всегда ориентируюсь только на собственное мнение». Но тут же добавляет, что родные интересуются ее успехами и всегда приходят поддержать на парижские концерты, даже несмотря на то что сами много работают. Новый альбом Лу получился самым смелым. Это все тот же фолк-рок с лирическими балладами, но здесь уже больше экспериментов с музыкальными инструментами. В общем, больше риска. А название Soliloquy – латинский театральный термин, означающий внутренний диалог, речь персонажа, адресованную себе. «Я обожаю театр. Долгое время на сцене читала монолог Сэмюэла Беккета из L’Image. И на музыку у меня тоже немного театральный взгляд. Когда сочиняю песни, в моей голове идет постоянный разговор с самой собой, и я сразу представляю, как буду исполнять их на сцене».
Лу сама пишет и слова, и музыку. И говорит, что и то и другое приходит к ней одномоментно. «Сначала я подбираю на гитаре мелодию, а потом сразу сочиняю слова – для меня они вторая мелодия. Две мелодии прислушиваются друг к другу и вместе развиваются. Так рождаются мои песни». Все они исключительно на английском, хоть Лу и в совершенстве владеет французским. Свой выбор она поясняет компактным форматом текстов и универсальностью английского языка, где нет четкого деления на «ты» и «вы», на мужчин и женщин. «Песни создаются в какой-то степени для того, чтобы принадлежать другим. И эта неоднозначность, загадочность и щедрость английского мне импонирует. Я люблю французский и являюсь фанатом французской литературы, но наш парижский выговор абсолютно немелодичен в отличие от канадского! Неслучайно почти все французские певцы моего поколения поют именно на английском». На каком же языке Дуайон пишет заметки в своем Moleskine, с которым никогда не расстается? «Тоже на английском. Я даже дома с сыном говорю на нем. Но когда придет время сесть за написание большого романа, он непременно будет на французском».
Парижанка по праву рождения, Лу жила какое-то время в Нью-Йорке, а потом вернулась в родной город и обосновалась на Правом берегу в 11-м округе, между площадью Бастилии и районом Пер-Лашез, где проходит наша съемка. «В жизни крайне важно быть любопытным. Я выросла на богемном Левом берегу, поэтому мне было очень интересно, каково это – жить на другом. Здесь все время чувствуется возбуждение, которое мне так нравится. Это и главная сцена исторических событий – Французской революции, Парижской коммуны – и место, где проходят протесты в наши дни: любая манифестация сегодня всегда начинается и заканчивается именно тут. А еще здесь обитают настоящие парижане – те, которые ими стали не по рождению, а по зову сердца».
Будучи сама настоящей парижанкой с характером, Дуайон одевается не в то, что модно, а в то, что ей нравится, сочетает вещи и аксессуары авторства друзей-дизайнеров с находками с винтажных рынков. «Сегодня на мне брюки, найденные на прошлой неделе на барахолке в Монреале, и любимый кашемировый свитер, который даже не помню откуда. Я смотрю на вещи как на мои обереги. Для меня неважно, сколько стоит одежда и какой она марки, главное – чтобы во всем был смысл. Например, мой дутый бомбер Gucci напоминает о спортивных куртках в духе 80-х, которые мы носили с сестрами в детстве. Ботинки от друга Хайдера Акерманна, когда еще он работал в Berluti, дают мне уверенность в себе и в том, что я могу с легкостью пересечь Париж пешком, а при необходимости и убежать от опасности. Или вот мои часы – винтажные Reverso, Jaeger-LeCoultre: мне импонирует тот факт, что я могу сама решать, смотреть на время или прятать циферблат. Кстати, я совершенно неспособна расстаться с вещами – ничего не выбрасываю и, если что-то мне очень нравится, ношу до тех пор, пока это окончательно не выйдет из строя».
Лу обожает крупные украшения – в день нашей съемки на ее пальцах красуются три кольца: одно – в форме печати от Эли Топа, другое – скульптурное от Шарлотты Шене и третье – голова пантеры Харуми Клоссовски де Ролы. Руки Дуайон похожи на ее фирменные рисунки, у нее такие же длинные пальцы, но сегодня на них черные пятна – утром в руках взорвалась одна из японских перьевых ручек. «Всегда что-то рисую на себе в течение дня. Например, сейчас на одном из пальцев у меня ма- ленький четырехугольник – символ земли. Если мне нравится какая-то фраза, то могу написать ее черным маркером на руке. Иногда этого недостаточно, и тогда я отправляюсь к тату-мастеру и пишу ее несмываемыми чернилами». Так на ее левом плече появилась фраза Билла Хикса: «It’s just a ride». «Он произносил эти слова в конце каждого спектакля, и они неизменно придавали мне уверенности в себе». А на ее правом запястье – имя сына, Марлоу. Он родился, когда 19-летняя Лу была в паре с британским музыкантом Джоном Митчеллом. «Я ушла из дома и начала жить самостоятельно в 16 и думаю, что не будь у меня Марлоу –точно бы затерялась в вечеринках, ночном Париже, страхах и сомнениях. Ребенок же быстро возвращает вас на землю, обратно в реальную жизнь. И это классное ощущение, когда поешь на фестивале для 25 000 человек, чувствуешь себя почти богом, а потом заходишь в гримерку и спрашиваешь у сына: "Как дела?", а он тебе: "Пока плохо, проигрываем Германии 1:2!»
Дуайон обожает читать, поэтому ее домашняя библиотека уступает разве что библиотеке одного из ее менторов – Карла Лагерфельда, с которым они постоянно устраивали конкурсы на лучшее знание редких книг и стихов Аполлинера. «Но его невозможно было поставить в тупик!» Книги Лу хранят ее воспоминания – они все в ее персональных отметках, где и когда она начала читать ее, где и когда закончила, о чем думала, что ей понравилось. «Здесь же могут быть фотографии, чеки, рисунки, засохшие цветы. Это как дневник памяти. Забавно, что теперь, когда Марлоу берет мои книги, он часто смеется, что на полях встречаются заметки о нем – его первые слова или мои наблюдения».
Я интересуюсь, а как она относится к русской литературе. «Мечтаю выучить русский, чтобы читать Ахматову и Цветаеву в оригинале. Достоевский на английском – это чушь. Несколько лет назад появился новый перевод Андре Марковича на французский. И это уже совсем другие книги. И с юмором, и с философией, и с волшебным слогом. А со стихами еще сложнее. Часто попадаются такие переводы, что от отчаяния хочется срочно сесть и перевести самой».
Огромная библиотека, рисунки и заметки от руки (Дуайон ничего не пишет на компьютере), постоянно включенное радио – Лу предпочитает проверенную классику во всем и окружает себя традициями и мини-ритуалами. Но это не мешает ей вести очень настоящий Instagram (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), который она каждый день сама пополняет историями из своей жизни, пусть и не без оговорки, что она считает смартфон главной опасностью для современного человека. «Я стараюсь ставить себе рамки, не пользоваться им сразу, как только проснусь. Не хочу постоянно утыкаться в экран, телефон буквально съедает мозг. Некоторые говорят, мол, это человеческое любопытство. Я так не считаю. Вся информация через смартфон поступает слишком быстро для того, чтобы отпечататься в памяти. Поэтому телефонам и компьютерам я предпочитаю книги». Она может читать их почти при любых обстоятельствах – даже в дороге в машине, – как только появляется свободная минута: «Сейчас мой график просто сумасшедший. Я едва ли нахожу время, чтобы побыть одной. Чтобы не сойти с ума, приходя домой, обязательно читаю книги где-то до двух ночи. И просыпаюсь специально на час раньше, до всех встреч, чтобы немного поразмышлять о своем. А когда кто-нибудь говорит: "Я опаздываю минут на 30", то сразу улыбаюсь – значит, я могу спокойно провести еще немного времени наедине с собой».
Мудрая не по годам, Лу Дуайон поражает своей честностью и философским подходом к жизни. На долю Лу выпало немало испытаний – ей было девять, когда умер Серж Генсбур, шестнадцать, когда разбился в автокатастрофе ее кузен, а пять лет назад умерла ее сестра, фотограф Кейт Барри. «Вся жизнь – одна большая трагедия. Каждый человек, которого мы любим, умрет, и с этим ничего нельзя сделать. У меня тоже было несколько драм. Но что поделать? Нужно жить по полной, пока близкие с вами! Мне нравится фраза Уинстона Черчилля: "Я оптимист. Не вижу особой пользы быть кем-то еще". (Лу забавно изображает британский акцент. – Примеч. Grazia.) И это правда: едва ли не первое, чему человек учится, – вставать на ноги. Всю жизнь мы только и делаем, что поднимаемся после очередного падения. Нужно быть сильной, но, конечно же, иногда позволять себе слабость».
И ее новый альбом во многом именно об этом – о сильных девушках, которые не жалеют ни о чем, даже если история любви закончилась. Лу планирует записать к каждой песне по видео, пусть для этого и придется порой работать с ограниченным бюджетом: «Сегодня все воспринимают музыку вместе с картинкой. От этого никуда не деться – надо подстраиваться. А в концепции DIY ("Сделай сам". – Примеч. Grazia) есть свой шарм». Так, клип на трек It’s You Лу сняла на парковке, просто нарисовав в реальном времени на листе бумаги огромные руки, соприкасающиеся друг с другом. «Всего было пять дублей по пять минут, так что мы потратили в общей сложности около получаса, при этом по количеству просмотров видео не уступает другим, с большим бюджетом». Раз уж речь зашла об It’s You, я спрашиваю, значит ли, что это баллада о любви и что она верит во вторых половин? «Я прекрасно знаю, почему написала It’s You (Лу загадочно улыбается и делает паузу – это самый романтичный трек с альбома. – Примеч. Grazia), но хочу, чтобы каждый находил в моих песнях свой смысл. У меня есть теория: нам нравится то, в чем мы узнаем себя. Например, моя подруга, актриса Эльза Зильберштейн, как две капли воды похожа на Модильяни, и это ее любимый художник. А я обожаю Густава Климта и Эгона Шиле. И если быть совсем честной, героини их картин подозрительно похожи на меня». А мы, послушав Soliloquy, понимаем, что чем-то немного похожи на Лу.
Фото: Eric Guillemain. Идея и стиль: Alisa Zhidkova. Текст: Lidia Ageeva