Поиск смысла на краю жизни: психология героев Максима Горького

Почему Данко вырвал сердце, а люди растоптали его? Зачем Лука лгал умирающей Анне? Как Челкаш мог чувствовать себя свободным, будучи вором? Давайте вместе разберемся в психологии героев Горького — и, возможно, найдем в них что-то от себя.

«Во что веришь, то и есть» — говорит Лука, утешая обитателей ночлежки. Он дает им иллюзию надежды: Актеру — рассказ о бесплатной лечебнице, Анне — обещание покоя после смерти. Современному человеку понятно, что горькая правда зачастую лучше сладкой лжи. Однако это было не так очевидно во времена Горького, а все из-за Льва Толстого. Вы никогда не замечали, что Лука отчасти крайне похож на великого русского писателя? Поговаривают, что Толстой, которого звали «утешителем человечества» и был прототипом для этого персонажа.

«На дне» — идеальное подтверждение того, что философия Толстого не работает, но сам он при этом не злодей. Лука не отрицательный персонаж, он дает людям то, в чем они отчаянно нуждаются — веру. Но его утешения не меняют реальность. Актер кончает с собой, а Анна умирает в одиночестве. Вера, надежда, сладкая ложь — все это не спасет человека от суровой действительности. От суровой действительности он может спасти себя только собственными руками. И это отлично понимает Сатин.

«Правда — бог свободного человека!» — заявляет Сатин. Он презирает утешения Луки, но... сам живет в том же болоте безнадежности. Он яростно защищает правду, но делает это скорее от попытки сохранить достоинство. Именно из-за этого его знаменитый монолог о человеке звучит как крик отчаявшейся души.

«Что сделаю я для людей?!» — восклицает Данко и вырывает сердце, чтобы осветить путь. А что толку? Люди выберутся из леса... и тут же растопчут этот светоч. Горький будто шепчет: «Хочешь быть героем? Готовься к предательству». Но почему-то после этой жуткой сцены не хочется плакать — хочется кричать. Может, потому что каждый из нас хоть раз чувствовал себя таким Данко: отдавал всего себя работе, отношениям, идеям... а в ответ получал равнодушие.

Данко — настоящая загадка. Этнографы до сих пор спорят: была ли у легенды реальная основа, или Горький все выдумал? Зато точно известно, что в ранних редакциях «Старухи Изергиль» герой не просто держал горящее сердце — он нес в руках солнце. Жутковатый образ, правда? Но издатель испугался цензуры и уговорил писателя сделать символизм помягче.

А вот Челкаш — совсем другая история. Морской волк, вор, бродяга — но какой харизматичный! Он смеется над Гаврилой, который дрожит за свои жалкие гроши: «Ты — раб, а я — нет!» И ведь правда: Челкаш свободен как чайка над морем. Но постойте... чем заполнена его свобода? Пьяными ночами в грязных портовых кабаках, вечным бегством от жандармов. Горький мастерски показывает оборотную сторону бунта: ты можешь вырваться из клетки, но окажешься в пустоте.

Интересно, что сам писатель в молодости бродяжничал по Руси и хорошо знал этот вкус свободы — ветер в лицо, дорожная пыль, ночевки где придется. Может, поэтому Челкаш получился таким живым? Кстати, прототипом мог послужить знакомый Горького — одесский контрабандист, который однажды за бутылкой вина рассказал ему историю про крестьянина, готового убить за деньги. Этот случай и лег в основу рассказа.

Что объединяет этих двух героев? Оба — максималисты. Один сгорает ради других, другой плюет на всех. Но ни тот, ни другой не находят счастья. Может, Горький намекает: любая крайность — тупик? Интересно, что в черновиках писателя сохранился еще один вариант финала для Челкаша — он тонет, но перед смертью видит сон о детстве. А Данко мог бы выжить, если бы... Впрочем, это уже совсем другая история.

Главное — после этих текстов остается странное чувство. Будто Горький ставит перед нами зеркало и спрашивает: «Ну что, еще хочешь быть героем? Или свободным? Выбирай — но знай цену». И ведь действительно — через сто лет после написания эти вопросы звучат еще острее.

Фома Гордеев и Клим Самгин — два героя, которые, казалось бы, должны были «победить жизнь». Умные, начитанные, тонко чувствующие... Но вместо триумфа — полный крах. Почему? Давайте разберемся на живых примерах.

Вот Фома — молодой купец, который вдруг осознает, что вся эта купеческая жизнь с ее наживой и лицемерием ему тошнотворна. «Сердце есть у человека!» — кричит он в отчаянии, а старый Маякин ехидно отвечает: «Ума, значит, нет...» И ведь правда: Фома бунтует, но не знает, куда идти. Он топит свой протест в вине, скандалах, бессмысленных выходках — точь-в-точь как некоторые наши современники, которые в итоге разрушают себя.

А Клим Самгин? Это вообще ходячий парадокс. Он умен, образован, вращается в кругах интеллигенции — и при этом абсолютно бесполезен. «Некоторым людям очень нравится сообщать дурные вести» — это же про него! Он наблюдает за революцией, как зритель в театре: «Революции мы не скоро дождемся». А когда ему говорят «не ждите, попробуйте делать», он лишь пожимает плечами. Знакомо, правда? Сколько сегодня таких «Самгиных» — людей, которые все понимают, но предпочитают «молчать», потому что «некому сказать»?

Горький будто специально ставит эксперимент: что будет, если дать человеку все интеллектуальные инструменты, но лишить его воли к действию? Ответ прост: получится Фома, который спивается, или Клим, который становится вечным зрителем в собственной жизни.

Интересно, что сам Горький в ранних редакциях «Фомы Гордеева» хотел дать герою шанс на спасение — через любовь или творчество. Но в итоге оставил трагический финал. Видимо, понимал: в мире, где «хорошим хуже, чем дурным», бунтари-одиночки обречены.

Горький не учит. Он бросает нас в круговерть — ложь Луки против правды Сатина, жертвенность Данко против эгоизма толпы, свобода Челкаша против его же одиночества. И главный вопрос не «кто прав?». Герои не дают ответов, из-за них появляется только больше вопросов. И за это мы Максиму Горькому бесконечно благодарны.